В этом мире все меняется каждую секунду, и, выйдя из дома, ты можешь не найти дороги обратно. Люди теряют друг друга и никогда не встречаются вновь.
И вот одна маленькая хрупкая женщина однажды поворачивается - и не видит своего ребенка. Сбывается кошмар, преследующий каждую мать. Но она не опускает рук, она бросается на поиски, втянув в это безнадежное предприятие незнакомца, с которым сталкивает ее судьба.
Им предстоит понять, как устроен этот сумасшедший мир, чтобы найти в нем маленького человека.
1. Море
Море подошло к его дому и остановилось. Оно могло шагнуть дальше, попробовать на прочность старые бревенчатые стены, облизать крытую шифером высокую крышу, выдавить стекла из оконных рам, выломать скрипучие ступени, но не стало этого делать. Игорь был ему благодарен.
Когда место яблоневого сада заняло море, жизнь стала не такой пустой: раньше Игорь не чувствовал ничего, теперь научился бояться. Море пугало. Никогда нельзя было сказать заранее, каким оно будет: тихим или бурным. После нескольких дней спокойствия волна ударяла в стену, бревенчатый дом сотрясался, как старинный корабль, море за стеной шумело, шипело и грохало; на стеклах оседали крупные соленые брызги.
Игоря пугало то, что изменения происходили прямо у него перед глазами. Прочие вещи в полосе переменности менялись часто, но всегда незаметно. Игорь видел одно их состояние, потом — другое, и никогда — момент перехода. А тут он мог наблюдать за тем, как поднимается буря: собирались тучи, сверкали молнии, раскатывался гром, поднимался ветер, а за ним начинали катить к берегу белоголовые волны. Игорь с ужасом думал о том, что еще сто, пятьсот, тысячу лет назад на морских берегах жили люди, которые видели эту изменчивость каждый день и смогли привыкнуть к ней. Когда-то, в молодости, он принимал эту мысль как должное, теперь же находил невозможной.
Вечерами он стоял на крыльце и смотрел на низкие облака над горизонтом. Облака отражались в глубокой воде, и казалось, что мир зажат в гигантские серые тиски. Игорю становилось тяжелее дышать.
Он видел, как колышутся у полосы прибоя длинные стебли травы, как поблескивают круглые яблочные бока и серые рыбки тычутся в них своими беззубыми упругими ртами. Игорь смотрел на торчащую над водой синюю штангу качелей с облупившейся краской и думал: неужели он сам вкопал эти качели так, чтобы жена могла видеть из окна, как играют девочки? Если это было правдой, значит, правдой было и то, что они действительно жили до полосы переменности, когда… Но он не мог вспомнить, что было с ним тогда, он не помнил лиц жены и девочек, не помнил их имен. Он даже не всегда вспоминал, что они были.
В день, когда все переменилось снова, Игорь сидел на мокрых досках крыльца и вдыхал свежий соленый запах. С утра стояло лето, и он разулся. Его ступни были бледны, как два моллюска: чистые носки, удобные ботинки — роскошь, которую он еще мог себе позволить, так что ни солнце, ни ветер давно не касались его ног. Игорь подумал, что переменность для его ступней наступила именно сегодня, когда он впервые снял обувь, чтобы пройтись босиком по узкой полоске травы и ступить в море, которого прежде никогда не видел.
Ступни были разочарованы. Море оказалось обычной водой: мокрой, прохладной вначале и приятной, когда привыкнешь. Оно не взбунтовалось, когда его волн коснулся человек, не выпустило наружу чудовищ. Впрочем, изменения к скучному были такой же частью переменности, как и все остальное.
И вот когда Игорь сидел на крыльце и чувствовал, как осенний холодок подбирается к его влажным ступням, случилась странная вещь — в доме зазвонил мобильник. У Игоря не было телефона, никому в переменности он не требовался. Номера менялись по нескольку раз в день, разрывались человеческие связи. Игорь не знал никого, кому мог бы позвонить, да и дозвониться не представлялось возможным.
Но телефон звонил. Игорь вошел в дом и прислушался: звук шел из кухни, из крохотного чуланчика, в который свалено, запихнуто, засунуто было всякое ненужное барахло. Игорь открыл дверь, подхватил на лету затянутую паутиной швабру и гладильную доску, клацнувшую тонкими железными ногами, и влез внутрь, в скопление тряпья и коробок. Он думал, что человеку надоест звонить, пока он копается, и ему не удастся отыскать телефон, однако абонент на том конце провода был настойчив, словно Игорь действительно был ему необходим.
В конце концов, он вытащил наружу холщовую сумку благородного желтого цвета с оттенком старого золота и вытряхнул из нее целый ворох рекламных буклетов и небольшую коробку с мобильником. Коробка была не распечатана и пахла новым: краской, картоном, пластмассой, которой еще не касались теплые человеческие руки.
Игорь не церемонился с упаковкой, он разорвал ее в два движения.
— Да? — спросил он в трубку.
— Игорь, — сказал серьезный и настойчивый женский голос. — Я все-таки дозвонилась.
— Дозвонилась, — эхом откликнулся он.
— Ты где?
— Я у себя дома, — ответил он. — Правда, не в городе, потому что мой городской дом снесли. Там теперь строят какой-то гигантский центр.
— Это неважно, — прервала его женщина. — Ты можешь подъехать на пересечение Карла Маркса и Радужной?
— А что там?
— Там стою я.
— На улице?
— Да.
— А почему?
— Нипочему. Я не знаю, почему. Какая разница, где стоять? В конце концов, этот перекресток все еще существует, и ты, возможно, сможешь его найти.
— Но зачем? Зачем мне искать этот перекресток?
— Потому что Сережа пропал.
— Кто такой Сережа?
Она замолчала. В трубке не было слышно ни ее дыхания, ни других звуков, но молчание было таким напряженным, что Игорь точно знал: она там, и связь не прервалась.
— Простите, я не помню Сережу, — сказал он, потому что молчание заставляло его нервничать.
— Твой сын, — ответила она.
— Но у меня никогда не было сына. У меня были только две дочери. Кажется, так. Кажется, две дочери. Скорее всего, я не тот Игорь, который вам нужен.
— Наверное, да, — серьезность и строгость исчезли из ее голоса, он стал растерянным и беззащитным. — Простите. Я звонила мужу. Я не помню его голоса. Почти не помню. Номер остался записанным в телефоне и… Простите.
— Ничего страшного, — ответил он. — Переменность.
— Переменность, — покорно согласилась она.
— До свидания, — сказал Игорь.
— Может быть, — ответила она вместо прощания, — вы все-таки приедете? Я совсем одна здесь, на Карла Маркса и Радужной.
— Нет, не могу, — ответил он. — У меня много дел. Своих дел.
— У меня пропал сын.
— Не могу. Простите. Правда, не могу.
— Я понимаю. Извините. До свидания.
Он повесил трубку. Пошел на крыльцо, чтобы забрать носки и ботинки, и с грустью обнаружил, что они вымокли. Море, такое спокойное всего пятнадцать минут назад, волновалось, било в стену, окатывало крыльцо снопами брызг. Слева на него наползала темная, прошитая молниями туча, еще более низкая, чем обычные облака. Дул пронзительный ветер, он подхватывал холодные брызги и смешивал их с колючими ноябрьскими снежинками, которые внезапно наполнили воздух.
Над морем летели птицы. Игорь замер в дверях: птицы летели в грозу, прямо к молниям. Маленькие, едва различимые точки — к черноте тучи. Их полет показался Игорю самым глупым и странным из того, что он видел в жизни. Он мог иметь смысл, только если за их хвостами оставалось что-то пострашнее, чем молнии и сильный холодный ветер. «В городе совсем плохо», — подумал Игорь.
Он вошел в дом, затопил печь и лег спать в быстро нагревшейся комнате.
Ночью ему снилась маленькая женщина, которая стоит на перекрестке Радужной и Карла Маркса, в городе, покинутом птицами.
Когда он проснулся, в комнате было невыносимо душно — печка только-только остыла, в окно било яркое солнце. От этого тупо пульсировал висок, и кожа лица казалась распаренной и мятой. Игорь немного полежал, приходя в себя, потом медленно, как старик, встал и пошел на кухню.
Он был крепким, массивным человеком среднего роста с черными коротко стрижеными волосами и высоким покатым лбом, пересеченным глубокими морщинами. Виски его начали седеть, плечи устало ссутулились, он выглядел старше своих сорока лет, и только широкая, выступающая вперед нижняя губа придавала ему добродушный вид.
На кухне годами ничего не менялось, на стенах выцветали голубые обои с белым замысловатым орнаментом, на полу лежал пестрый вытертый половик, под ним был желтый исшарканный ногами линолеум. Вдоль стен стоял белый кухонный гарнитур из ДСП, скрипучий, но крепкий. Центр кухни занимали круглый деревянный стол, купленный еще прабабушкой, и несколько разнородных стульев и табуреток. На массивной украшенной резьбой тумбе стоял маленький телевизор с кинескопом — неработающий, поскольку море отрезало дачный поселок от электричества. Такой же бесполезной была плита, ни в одном из двух газовых баллонов больше не было газа.
Игорь выглянул в окно, чтобы посмотреть, как ведет себя море. Море было тихим. Солнце рассыпало по нему пригоршни зайчиков, которые прыгали с волны на волну, как маленькие золотые кораблики.
Опустив глаза на растрескавшийся от времени деревянный подоконник, Игорь увидел, что из щели между досками выступило что-то вроде оконной замазки. Бежевая, телесного цвета пленка покрывала белые чешуйки отстающей краски. Рядом поблескивали крупинки рассыпанного им вчера сахара. Игорь коснулся пленки кончиками пальцев и сразу отдернул руку — это была не замазка. Вместо плотной и липкой массы он ощутил что-то влажное, как очищенная от кожицы виноградина, и податливое. Приглядевшись, Игорь увидел внутри пленки прожилки, разветвленные, будто сеть сосудов. Он не мог сказать наверняка, но ему показалось, что прожилки еле заметно пульсируют.
Игорю стало не по себе. Он отошел от окна и хотел сесть на стул, но там лежал золотой телефон. Садится Игорь не стал, перекладывать телефон — тоже.
Избегая гнетущих мыслей, он занялся привычными утренними делами. Новая упаковка бритвенных лезвий куда-то запропастилась, но с начала переменности Игорь научился не обращать внимания на маленькие потери. Бритвы в невскрытом пакете обнаружились в шкафу на полке со старыми свитерами, но не мужские, а почему-то женские, розовые, выпущенные, судя по дате на упаковке, в прошлом году. Игорь понятия не имел, откуда они взялись.
Одевшись и прихватив с собой нагретый на печке чайник с пресной водой из колодца, он отправился к морю, которое поглотило и маленькую баньку, и прибитый к столбу уличный умывальник. Проводя женской бритвой по заросшим щетиной скулам, Игорь смотрел на свое отражение в спокойной морской воде и никак не мог избавиться от мыслей о женщине, которая звала его искать потерянного сына.
Вернувшись в кухню, Игорь взял телефон и в раздумье посмотрел на него. Телефон был очень тонкий, но почему-то тяжелый, его было приятно держать в руках. Игорь открыл список последних звонков. Там была единственная строчка со входящим вызовом. Ему стал интересно, принадлежит ли номер той женщине, или уже сменил хозяина. Он едва не нажал «Вызов», но остановился, поняв, что если по какой-то странной случайности женщина ответит, ему будет нечего сказать. Игорь закрыл глаза, представляя себе, как она стоит на городском перекрестке. Ему вспомнился сон: пустой опасный город, птицы, летящие к буре, крохотная фигурка в плаще, раздуваемом ветром, чувство душащей тревоги, беспомощности и боли. Игорь вышел на крыльцо, размахнулся и бросил телефон в море. Но в тот момент, когда исчезли круги по воде, яркий луч солнца высветил золотой бок телефона. Он запутался в ветвях утонувшей яблони, и лишь тонкая пленка воды покрывала его.
Из кухни Игорь тоже видел этот блик, и когда закрывал глаза, золотое пятно плыло под веками. Он хотел задернуть тонкую белую занавеску, подошел к окну вплотную и увидел, что бежевое пятно с темными прожилками исчезло с подоконника.
Игорь наелся кукурузными хлопьями из коробки, запил их заваренным с вечера чаем и поехал работать. Постоянного места он никогда не искал, просто садился в машину и колесил по округе, пока не находил дела, за которое готовы были платить: колол дрова, загружал и разгружал грузовики, пас скот, крыл крыши и клал печи. Люди пытались наладить стабильную повседневную жизнь, но их попытки были тщетны. Дома, покрытые новой кровлей, согретые свежесложенными печами, через несколько дней исчезали и сменялись другими постройками или вовсе — неприглядными, серыми пустырями, которые быстро зарастали густыми сорняками и кустарником.
Игорь выехал из дома без определенной цели, но вдруг обнаружил себя на шоссе, ведущем в город.
Дорога, разрисованная желтыми полосами и прямоугольниками, была пустынна, пока сзади и сверху не мелькнуло что-то темное. Тень накрыла разбитый «Фольксваген» Игоря, он пригнулся и, повернув голову, увидел пролетающую над ним вещь, похожую на гигантского ската. Медленно и бесшумно она скользнула на фоне неба и понеслась дальше. Спина ската оказалась округлой, в ней матово поблескивали тонированные автомобильные стекла. Вслед за скатом Игорь въехал в город.
Он колесил по улицам, читая таблички с названиями. Таблички были разные. На одних мелкие и острые, как иглы, буквы настороженно выглядывали из-под архаичных жестяных колпаков. С других — синих, прямоугольных — гордо смотрели толстые, увесистые, уверенные в себе белые буквы. На третьих желтые буквы неясно проглядывали сквозь прорези черного трафарета. Четвертые вовсе не были табличками: вызывающе-притягательные красные голограммы с фиолетовым контуром просто висели в воздухе. Перекресток Радужной и Карла Маркса не находился.
«Нужно ехать домой», — подумал Игорь, но вместо этого припарковался у обочины, вышел из машины и направился к маленькому магазинчику с мерцающей вывеской. Звякнул колокольчик на магазинной двери. Зал оказался тесным и темным, с высокими мрачными шкафами и деревянными застекленными витринами. Магазин был похож на антикварный, но когда Игорь заглянул в ближайшую витрину, то увидел на черном бархате яркие тонкие трубочки кислотных цветов. Трубочки были согнуты в кольца или свиты в косы.
Он переходил от витрины к витрине, разглядывая товар, потом направился к кассе, за которой сидела молодая продавщица с темными собранными в хвост волосами.
— Что бы вы мне посоветовали? — спросил он.
Девушка устало взглянула на него и неохотно поднялась с места. Она подошла к витрине, стоящей в дальнем углу и, указывая рукой на небольшое ядовито-синее кольцо, сказала:
— Последняя модель. Дальность полета до одного километра, чувствительность максимальная, что обеспечивает маневренность и точность поражения. Безупречное мимикрирование — до семи тысяч оттенков. Возможно уничтожение одной цели направленным ударом, а так же уничтожение группы лиц, расположенных в радиусе около восьми метров от эпицентра взрыва. Безопасное расстояние — двадцать метров. Стоимость набора из усилителя, тренировочного взрывного комплекта и боевого ВК — триста рублей.
Продавщица замолчала.
— Спасибо, — сказал Игорь. — Я подумаю. А вы не знаете, где улица Карла Маркса?
— Здесь, — ответила девушка.
— Как — здесь? Где?
— Наш магазин — на Карла Маркса.
— Да? — удивился Игорь. — Но на табличках это Загородный проезд.
— Два часа назад была Карла Маркса, — девушка пожала плечами. — Переменность, нужно понимать. Значит, теперь это Загородный? Хорошо, что вы сказали. Есть шанс, что я завтра попаду на эту же работу.
Загородный проезд оказался длинным. Его пересекали десятки улочек, переулков и широких улиц. Небоскребы соседствовали со старинными особнячками, время от времени между ними вклинивалась хрущевская пятиэтажка. Чем дальше, тем чаще вместо зданий встречались строительные заборы, иногда — просто груды строительного мусора. Игорь ехал медленно, высматривая поворот на Радужную, и вдруг увидел ту самую женщину. Странно было думать, что кто-то может простоять на одном месте всю ночь, но она стояла. Прохожих было мало, они бежали по тротуарам, вжав головы в плечи, а она стояла рядом с синим железным забором. Игорь сбросил скорость и поехал совсем медленно. Он видел ее со спины: плечи расправлены, шея вытянута, поза напряженная. Нервным движением она поправляла волосы, которые ветер набрасывал ей на лицо. Волосы были пышные, волнистые, мягкие, какого-то необыкновенного цвета: гречишного меда, просвеченного солнечными лучами, или закатного неба, или мерцающих в костре углей.
Женщина была одета в джинсы, теплое стеганое пальто и легкие кожаные ботинки, в руках она держала детскую меховую куртку и чехол для платья или костюма. На плече висела большая коричневая сумка с узким верхом и объемным, вместительным брюхом.
«Вот идиотка», — сказал Игорь, и женщина обернулась. «Фольксваген» замер у обочины. Игорь обхватил руками руль и, не двигаясь, смотрел на нее. У женщины были высокие острые скулы и узкий подбородок, маленький нос с длинной переносицей, упрямые складки в уголках тонких, решительно сомкнутых губ, глаза — две длинные миндалины в обрамлении коротких золотистых ресниц, бледная веснушчатая кожа.
Она отлично видела его сквозь лобовое стекло и, выдержав его прямой изучающий взгляд, смотрела в ответ. Можно было уехать, но Игорь остался.
— Здравствуйте, — сказал он, выходя из машины.
— Вы кто? — испуганно спросила она.
— Вы звонили мне вчера. Я — Игорь.
— Игорь?
Ее губы дрогнули. Тонкая бледная ладонь смахнула с лица прядь волос.
— Сказали, что у вас потерялся сын Сережа. Просили приехать. Я приехал.
— Зачем приехали? — спросила женщина. Ее голос был негромким, мелодичным и сиплым, похожим на окарину.
— Помочь, — ответил Игорь.
— Да бросьте! Люди давно уже друг другу не помогают!
— Зачем же, по-вашему, я приехал?
— Так зачем?
Она допрашивала. Темные глаза вцепились в него и держали, как два крюка. По спине Игоря пробежал холодок.
— Вы очень отчаянно звали.
Ее худое лицо с выступающими скулами немного расслабилось, дрогнули брови, разжались губы, глаза посветлели, и Игорь увидел, что они зеленые.
— Как вас зовут? — спросил он.
— Полина.
— И что же вы предлагаете мне делать?
— Я не знаю. У меня не было никакого определенного плана. Я не знал, найду ли вас. Не был уверен, стоит ли ехать. И я понятия не имею, как искать пропавших людей. Может быть, вы знаете, с чего начать?
Она медленно покачала головой:
— Нет. Если бы я знала, разве я стала бы тут стоять? Нет, это все от отчаяния. Я решила, что если не буду ни на минуту сходить с этого места, когда-нибудь он пройдет мимо. Просто по закону вероятности. Это была самая умная мысль, которая пришла мне в голову.
— Может быть, не самая глупая — если учитывать условия переменности.
— Вы думаете?
— Я не знаю, что думать. Но одно мы знаем точно: с вашим сыном все хорошо.
— Вы уверены?
— Уверен. Ну вот скажите, когда в последний раз вы слышали об убийстве, о несчастном случае? Переменность как будто щадит нас, даже изменения рельефа обходятся без жертв.
— Так вы думаете, Сережа вне опасности?
— Я в этом…
Договорить Игорь не успел. Что-то грохнуло вдали, и рокочущий звук раскатился над городом, заставив их обоих пригнуться.
— Что это?! — испуганно крикнула Полина. — Взрыв?
— Нет, — Игорь покачал головой. — Не может быть.
2. Свобода
Антон Рубин полулежал в кресле-мешке в дальнем углу темного павильона. Одна его нога была вытянута вперед, другой, согнутой в колене, он расслабленно покачивал из стороны в сторону. Покусывая губу, Антон разбирался в новом смартфоне. На съемочной площадке рабочие перемонтировали декорацию.
В павильон втащили ярко-красный диван замысловатой формы, весь состоящий из завитушек и прорезей, внесли огромную кипу драпировок. Их разноцветные хвосты волочились за рабочим пестрым шлейфом.
Ассистентка бежала к Антону через весь павильон, прижимая к груди плотную папку. Ее каблуки звонко цокали по бетонному полу, эхо терялось где-то в вышине, в стропилах бывшего цеха.
— Антон Владимирович, — прошептала она, голос пресекся от волнения.— Меня попросили сказать, что еще примерно полчаса. Сейчас начнут выставлять свет.
— Хорошо, спасибо, — ответил Антон и снова опустил голову, но девушка не ушла.
— Простите, Антон Владимирович…
— Да? — он снова поднял на нее взгляд, и увидел, что она покраснела до корней волос. Сжимавшие папку тонкие руки заметно тряслись.
— Они еще просили вас переодеться. Заказчик не утвердил брутальный стиль. Хочет романтику.
— Хорошо, — Антон встал и сразу оказался выше ассистентки почти на две головы. Он улыбнулся, стараясь подбодрить ее, но только еще больше смутил, ее зрачки расширились, дыхание сбилось. — Вы меня проводите?
— Провожу, — невнятно ответила девушка и усилием воли отвела взгляд от его синих глаз. Антон бросил на кресло телефон. Как хищник, который крадется за безмятежной добычей, мягко и неслышно пошел следом за ней.
Антон вернулся в павильон спустя пятнадцать минут. Он был теперь одет в светло-синие джинсы и тонкую шелковую рубашку, распахнутую на груди. На площадке только начали устанавливать свет, и он пошел в свой темный угол, к оставленному смартфону. Однако сесть ему не удалось, потому что в углу за креслом стояла девушка — черноволосая, невысокая, стройная. Она стояла вплотную, так что пальцы ее ног касались грубой ткани мешка. Если бы Антон сел, ее подбородок навис бы над его макушкой, и она смотрела бы прямо на экран его смартфона.
— Здравствуйте, — сказал Антон, засунув ладони в карманы тесных джинсов и прижав локти к бокам. — Вы здесь работаете?
— Я бы так не сказала, — девушка пожала плечом. Она смотрела не на него, а на красный диван под яркими софитами.
— То есть, вы не ассистентка?
— Я из других. Из тех, которые не ассистентки.
Она странно выговаривала слова — чересчур мягко, глотая окончания, с едва уловимым акцентом, но при этом артикулировала четко, и Антон не мог отвести взгляда от ее губ. Они были розовые, бархатистые, ровно очерченные, словно нарисованные на листе бумаги.
Широкая, неряшливо обрезанная понизу тельняшка сползала с одного ее плеча, джинсовые шорты были чрезмерно коротки, а обуви на ногах вовсе не было. Ее босые ступни стояли на цементном полу, но, казалось, она не замечает ни грязи, ни холода.
Рассеянный свет далеких софитов едва проникал в этот угол, и в этом отсвете кожа девушки загадочно мерцала. Антон видел множество пудр, производящих подобный эффект, но это была не пудра. Казалось, ее тело покрывает тончайший слой воды, который отражает едва заметную игру света. На ее руках и плечах словно расположились десятки галактик. Волосы девушки были мокрыми и лежали на голове отдельными ровными прядями, словно она только что вышла из душа и расчесалась гребнем с редкими широкими зубцами.
— Как вас зовут?
— Лина. А вас?
— Антон. Разве вы не знали?
— Нет. Я обязана знать?
В ее голосе царила космическая пустота. От ее речи без интонаций и от взгляда, который мог бы принадлежать незрячему человеку, у Антона перехватило дыхание.
— Нет, не обязаны, просто обычно знают, — он постарался сказать без нажима, но вышло самодовольно.
— Антонио! — закричала ему издалека продюсер. Голос у нее был высокий и резкий, как у неудавшейся оперной певицы. — Где ты, звездный мой мальчик? Мы ждем тебя, Антонио!
Она шла к нему от декораций и щурилась, стараясь разглядеть, с кем он разговаривает. Антон совсем ее не помнил, вчера с ним работал высокий крупный мужчина с красным лицом и привычкой подчеркивать свое одобрение густым круглым хохотком.
— Через минуту начинаем, — сказала продюсер, обвивая сильную руку Антона своими тощими руками. — Пойдем, режиссер хочет объяснить тебе новую концепцию ролика.
Антон обернулся и увидел, что Лина скользнула в густую тень у стены.
— Кто это был? — спросила продюсер.
— Не знаю.
— Скажу охране, пусть ее выведут.
Антон посмотрел на продюсера. Она была довольной высокой — ростом ему по плечо — и немолодой. Неестественные черты ее лица говорили о пластических операциях, под светлым деловым костюмом угадывался утягивающий корсет. Ее руки были высохшими, с синим узором выступающих вен и дорогим маникюром.
— Не нужно, — сказал Антон. — Она ничего плохого не сделала.
— О, не будь так доверчив, — протянула продюсер. — Я таких знаю. С виду — тихоня, а у самой — пузырек с кислотой или нож. Мы не можем тобой рисковать, Антонио, ты — наш драгоценный рубиииин. Руууубин, наш мальчик-Звезда, мы все без тебя — никто.
— Если вы вызовите охрану, — сказал Антон, — я не буду сниматься.
Яркий свет на площадке не давал возможности видеть, что происходит в темной части павильона, понять, ушла она или нет. Поглощенный этим, Антон играл нервно и порывисто, совершенно неожиданно для себя, в какой-то новой, неповторимой, тревожащей манере.
— Спасибо, снято, — сказал режиссер, замешкавшись, и съемочная группа негромко и неровно зааплодировала. Не дожидаясь, пока стихнут аплодисменты, Антон спрыгнул с дизайнерского дивана и быстро пошел к своему мешку.
— Ты был великолепен, Антонио, — протянула продюсер, она догнала его, и Антон был вынужден остановиться. — Не реклама — театр «Глобус». Шекспировские страсти.
— Спасибо, — сказал он.
Она снова вцепилась в его руку, прижалась к его боку костлявым телом, потянула за собой, но он высвободился и пошел прочь.
— Антонио, ты куда? — недовольно спросила она.
— Я только возьму телефон.
— Мы ждем тебя за обедом, Антонио. Нам есть, что обсудить!
Продюсер ушла, ее каблуки цокали по бетонному полу, как лошадиные копыта. Антон повернулся к креслу. Его глаза не сразу привыкли к полутьме, но вскоре он различил в дальнем углу мерцание удивительной кожи.
За спиной у него послышались шаги.
— Антон Владимирович, извините, но меня просили напомнить вам, что будет снят еще один ролик, в других декорациях. Пока их перемонтируют, вам подадут обед.
Антон обернулся и увидел ассистентку с трясущимися руками.
— Я же сказал, что приду, как только найду свой телефон, — сдерживая раздражение, ответил он.
— Вы что-то закажете на обед? — спросила ассистентка. Ее затрясло еще сильнее. Антон бросил взгляд на Лину. Та стояла, сложив руки на груди, и смотрела, как с площадки уносят красный диван. — Может быть, что-нибудь особенное?
— Нет, — ответил Антон. — Ничего особенного не нужно. Закажите мне, как всем.
— Хорошо, я передам. Заказ доставят через десять минут. Давайте, я провожу вас в банкетный зал.
— Не нужно. Я подойду сам. Через пять минут.
Ассистентка ушла.
— Вы хотите есть? — спросил Антон Лину. — Может быть, стоило сделать заказ для вас?
Лина медленно повернула голову и перевела на Антона взгляд огромных глаз с расширенными зрачками. Ее длинные неестественно тонкие ресницы росли густо, словно лес вокруг озера. «Неужели она слепая?» — подумал Антон, глядя, как рассеянно ее взгляд скользит по его лицу.
— Нет, спасибо. Я не люблю банкеты, — ответила Лина.
Антон снова отметил ее мягкий выговор и легкую неправильность в произношении звуков, как будто она не слышала, как говорит.
Он устал от однообразия собственной жизни, ему хотелось разгадать эту загадку, коснуться этого космоса. Двенадцать лет Антон жил по расписанию: подъем в полдень, тренажерный зал и бассейн, съемки после обеда, вечером — ночной клуб, каждый раз новый. Он никогда ничего не выбирал: ни гостиницы, ни клуба, ни ресторана, все решали за него, и перед входом всегда ждал лимузин, шофер которого подчинялся только продюсеру.
Лина была первым за двенадцать лет человеком, которого Антон встретил случайно.
Он улыбнулся ей, она неожиданно улыбнулась в ответ. Дрогнули уголки рта, разомкнулись красивые губы, на щеках появились ямочки. Холодный космос глаз и живая теплая улыбка.
— Мне пора идти, — сказала Лина. — И вас тоже ждут. Прощайте.
Она повернулась и пошла прочь неуверенной шаткой походкой. Перешагнула несколько толстых кабелей, сплетенных в неряшливый жгут, обошла старый, покрытый пылью и паутиной штатив и скрылась в темноте. Антон пошел за ней, туда, где стены заходили одна за другую, скрывая длинный широкий коридор, застеленный зеленым линолеумом и освещенный одной лишь тусклой лампочкой в самом конце.
Коридор повернул один раз, другой и внезапно окончился огромными складскими дверями. За дверями висела теплая влажная ночь. Антон оказался в заводском дворе с бетонными заборами, полуразрушенными складами, кучами строительного мусора и высокими фонарями, которые, как крюки, цеплялись за звездное небо. Большинство из них не горело. Под ногами у Антона захрустели осколки стекла. Он вспомнил, что у Лины нет обуви.
Она пересекла двор и шла по неасфальтированной дороге между заборами из рабицы и рифленого железа. Ее босые пятки утопали в мягкой пыли.
— Лина, подождите! — крикнул Антон. Она остановилась и обернулась. В ее темных глазах, как в зеркалах, отражалось звездное небо.
— Вы можете подождать окончания съемок? Мне хотелось бы поговорить с вами.
— Это невозможно, — ответила она, — мне нужно идти.
— Тогда подождите всего минуту. Я захвачу свой телефон.
— Они вас не отпустят, если вы вернетесь, — Лина насмешливо покачала головой.
— Почему вы так думаете?
— Они считают, что вы — их вещь, собственность. Боятся потерять вложенные в вас деньги.
— Хорошо, — сказал он. — Пойдемте. Я вас провожу.
— Вы уверены?
— Да. Абсолютно.
Они пошли вперед по пыльной дороге.
— Вы не порезались о стекла во дворе? — спросил Антон.
— Нет, — ответила Лина.
— Вам удобно ходить босиком? Может, нужно достать вам обувь?
— Нет, я не люблю вещей. Я люблю чувствовать землю голой кожей.
— То есть, вы не потребитель?
— Нет.
— И не смотрите рекламу?
— Нет.
— Зачем же пришли на съемки?
— Из-за вас. Как вы это делаете?
— Что именно?
— Играете так, что люди начинают вас любить.
— Я не знаю, — Антон пожал плечами. — Никто меня специально не учил. В двенадцать лет снялся в первый раз, с тех пор меня стали приглашать — чем дальше, тем больше. Стойте! Выходит, вы знали, кто я?
— Знала.
— Почему же сказали, что не знаете?
— Просто так. Люди врут иногда безо всякой причины.
— Но кто вы? Чем вы заниматесь?
— Я стараюсь приносить пользу, но это трудно…
— Какую пользу? Почему — трудно?
— Мир превратился в помойку, за один день его не отчистишь. А я люблю, чтобы было чисто. Красиво.
— Все это любят.
— Делают вид, что любят. У вас в кадре красивая картинка, а позади декорации — серые стены и грязный пол. На улице — битые стекла под ногами и кучи хлама. Они прикрывают тобой убожество. Ты — ширма, декорация, ничто…
— Прекрати! — Антон злился, но ни секунды не жалел, что ушел. Ему нравилось чувствовать себя свободным. Широкий мир не набросился на него, не растоптал, не загнал в капкан. Он встретил его спокойно и сдержанно, словно не заметил. Ему казалось, что он ушел, потому что предчувствовал в Лине простор огромного неба над головой и свободу идти по пыльной дороге и смотреть, как заканчиваются заборы, и в полях поднимается туман.
Дорога пошла вверх. Из широкой колеи она постепенно превратилась в узкую тропинку, которая нырнула под кроны яблонь. В воздухе разлился тонкий аромат цветущего сада. Лина шла впереди, белые лепестки падали на ее черные волосы, слегка касались их и медленно соскальзывали на землю.
— Куда мы идем? — спросил Антон.
— Хочу подняться на холм.
— А что там?
— Яблоневый сад.
— Ты же куда-то спешила?
— Нет, — холодно ответила Лина, — я сказала, мне нужно скорее уйти от павильона. Они собирались вызвать охрану.
— А где ты живешь? Чем ты занимаешься? Тебе есть, куда идти?
Лина остановилась и обернулась.
— В переменности ни у кого ничего нет. Разве ты не знал?
— У меня есть. Я же не единственный…
Лина снова пошла вверх по тропинке. Ее узкая белая спина, перечеркнутая черными штрихами тельняшки, мелькала у Антона перед глазами, а голос, казалось, доносился прямо из ночного воздуха.
— Как ты думаешь, — спросила она, — сколько актеров снимается в рекламе? Назови примерную цифру тех, кого заказчик может нанять прямо сейчас.
— Трудно сказать. Может быть, несколько сотен. Может быть, тысячи.
— Несколько десятков. И ты — самый востребованный. Остальные ждут заказов месяцами.
— Как это?
— Рекламодателей очень мало. Заказчики не хотят рисковать и требуют самого лучшего. А лучший — ты. Остальные не приживаются.
— Но как это могло произойти?
— Никто этого не понимает. Но своим сегодняшним уходом ты обрушил целую индустрию. Кстати, мы пришли.
Яблони расступились. Лина сделала два широких шага и оказалась на вершине холма, над которым поднималась луна. Бледные лучи коснулись ее и пронзили насквозь. Антон увидел, что ее тело стало похоже на наполненный лунным светом сосуд.
Автор с первых страниц погружает в странный, тревожный болезненный мир, пугающе похожий на наш. По началу создавалось странное ощущение,когда история и отталкивала, и притягивала одновременно. Потому что автор затрагивает сильные человеческие страхов: страх матери потерять своего ребенка и страх оказаться полностью беспомощным и неспособным изменить ход вещей. Отчаянные попытки Полины сохранить, а потом вернуть сына, вырвать его из лап бесчеловечной системы, которая действует по своей железной логике, держат в напряжении от начала до конца. Даже когда она делает явные глупости, сочувствуешь ей с замирающим сердцем, потому что каждый раз думаешь, а как бы ты поступила на ее месте. Не меньше сопереживаешь и другим героям, которых автор ведет каждого своим извилистым путем. Сюжет, наполненный неожиданными поворотами, скручивается в тугую пружину и держит в напряжении до самого финала. Особое удовольствие доставляет стиль автора, ясный, лаконичный и точный язык, множество ярких визуальных образов, интересных сравнений и метафор. Эта одна из тех книг, которую, лично мне, совершенно не хочется критиковать и искать слабые места. Мне она понравилась целиком, автор сумела настолько убедить в достоверности созданого мира, что ничему не удивляешься и воспринимаешь, как должное. Автору большое спасибо и дальнейших творческих успехов.